Психология отношений

Если тебе трудно - значит, ты идешь в правильном направлении. Твой внутренний мир...

Эй, мой лучик, давай уедем

19.11.2017 в 17:26

Эй, мой лучик, давай уедем

Сядем в поезд из ржавой меди, мы накачаем себе комедий, чтоб в пути.
Не пришлось скучать.

Побываем.
В Париже, Ницце, говорят, там легко влюбиться.
(Я влюбился.
В твои ресницы.
И в округлый изгиб плеча.

Время жить:
Подниматься поздно, целоваться, пока есть воздух, собирать золотые звёзды -.
Будто ягоды, в две руки, -.
Танцевать, пока держат ноги, забивая на все тревоги, проходить на двоих дороги, горы, реки, материки.

Находить красоту.
Эй, мой лучик, давай уедемПовсюду, по - наивному.
Верить в чудо, сладким мёдом.
Лечить простуду, поцелуем лечить печаль.

Говорить о большом, о сильном, рвать тяжёлые апельсины.
И сидеть под бескрайне синим, попивая горячий чай.

Спорить, злиться и сквернословить, шею метками рвать до крови, петь заевшее "all my Loving".
И ловить волосами.
Дождь. В взглядах ласковых растворяться, греть дыханием жарким пальцы, гордо бремя нести скитальцев. Эй, мой лучик, пора. Идёшь?

Светлана Усс стихи. В сказках всегда

I
В сказках всегда до смешного просто: надобно рыцарю биться с монстром. У поединка исход един – монстр, как известно, не победит. И, как старинный велит обычай, рыцарь ускачет с своей добычей.
Быть с победившим – удел принцесс. Пышная свадьба гремит в конце, рыцарь с принцессой в одной постели…
Слушайте, как оно всё на деле.
II
Не нарушишь сей закон: коль грифон ты, иль дракон, или с мордою паучьей – получи отметку «монстр». Несводимое клеймо.
Не умеешь? Так научат.
III
Серы и черны пики чуждого града, жестока рука нелюбимого мужа. От ужаса душно, от горечи душно.
Тяжёлая участь: быть ценной наградой. Разменной монетой, редчайшей медалью, подарком отца и гарантом союза. Страшней кандалов нежеланные узы.
Ну что ж, ты принцесса.
Люби кого дали.
IV
Я был молод и глуп. Я не верил опасливой маме, мне казалось – смешно бесконечно бояться врага. Здесь настолько темно, что я в силах увидеть лишь пламя – но я очень давно разучился его изрыгать. Да, когда-то давно я слыл жутким, жестоким, опасным, как боялись меня те, кто держит меня в темноте!
Мне мешает дышать цепь, которая мне не подвластна. И она, эта цепь, никогда не позволит взлететь.
Я сгорел изнутри. Люди тут же почуяли слабость. Истязали меня дробью стрел, чередою свинца. Искорёжили, крепким железом сковали мне лапы.
Лишь одно – лишь она – не даёт мне уйти к праотцам.
Она часто молчит. А приходит ко мне она редко, но я жду каждый раз после тихого слова «вернусь».
Потому что мне кажется, что и она тоже в клетке. Что и в ней, как во мне, тихо воет звериная грусть.
И, когда она здесь, что-то близкое к яростной лаве пляшет в крыльях моих, и я весь – средоточье огня.
А однажды она говорит мне: попробуй. Расплавь их. Свои цепи. Прошу.
И смеётся вдруг: ради меня.
И мои кандалы, мои вечные тесные путы, поддаются огню, и железо скрипит и поёт.
Когда я обретаю свободу, хватает минуты, чтобы выбраться из моей клетки.
И выкрасть её.
Она жмётся ко мне, к острым гребням на холке дракона, она плачет навзрыд, как дитя. Мы летим в никуда. В никуда, в никуда, нарушая земные законы, но небесный отец не карает за них никогда.
V